Мир Гаора. 4 книга. Фрегор Ардин - Татьяна Николаевна Зубачева

Натужно хрипя и ругаясь почти в полный голос, так что встречные испуганно шарахались от него, Гаор ввалился, наконец, в коридор рабской казармы и пошёл в амбулаторию. Сволочи, хоть бы кто помог, здесь-то уж чего…

В дверях амбулатории навстречу ему рванулась Первушка с белым под цвет своего халата лицом. Отбросив её плечом, Гаор вошёл и уронил свою ношу на кушетку.

— Всё, — выдохнул он, — принимай… своё «мясо».

Она что-то говорила, крутился под ногами Вьюнок, откуда-то взялись Цветик и Вербочка… Не обращая ни на кого и ни на что внимания, Гаор сам открыл шкафчик с лекарствами и взял примеченную им ещё в свои первые посещения склянку. В таких — он помнил по госпитальному опыту — всегда держали медицинский спирт. Отвинтил притёртую пробку, понюхал. Он самый. А налить во что? Из горла спирт пить — своё горло сжечь. А, мензурка! Маловата посуда, но сойдёт. А вода… в кувшине на столе.

— Дамхарец, ты что? Сдурел?! — попытался кто-то остановить его.

Он, не глядя, отбросил чужую руку. Налил и залпом выпил полную мензурку спирта и жадно припал губами к кувшину с водой.

— Уймись, — отобрала у него кувшин Первушка. — Давай, осмотрю тебя.

Последовал привычный уже осмотр, смазывание ссадин, примочки на синяки. Милок лежал на кушетке, тихо всхлипывая, и Гаор мрачно ожидал упрёков Первушки, что вот как он сына её изуродовал. Оправдываться он не собирался, что-либо объяснять — тем более: раз она, дура, не понимает, что синяки поверху, а ни почки, ни лёгкие, ни печень не пострадали, и ни переломов, ни вывихов нет, то… Но Первушка молчала, а Вьюнок тут же сидел на табуретке, прижимая к разбитой губе завёрнутый в тряпочку кубик льда и с восхищением глядя на могучий торс Гаора.

— Всё, — наконец выпрямилась Первушка. — Иди, ложись.

— Ну да, — Гаор отдал ей пакет с колотым льдом и встал. — А жрать мне в постель принесут?

И она смолчала на его грубость. «За сына боится, — с обжигающей ясностью понял Гаор, — вот и подлаживается». Милок теперь… в его власти. Стало совсем противно. Но и извиниться перед ней… а не за что ему извиняться. Гаор, сердито сопя, оделся и вышел. Вьюнок выбежал за ним.

Как всегда, после тренировки Гаор пришёл в общую столовую, а потом выкурил вечернюю сигарету в курилке, с радостью отметив, что он здесь по-прежнему свой, нашенский. И то, что он Милка не изуродовал, ему в укор не ставят. «Наверное, — подумал Гаор, — потому, что по хозяйскому приказу уродовать — это палачество». Так что… так что, всё правильно он сделал. Завтра ему в гараже работать, новую машину принимать, но форму подготовить надо, шило у хозяина всегда наготове. И потому, докурив и обменявшись молчаливыми улыбчивыми кивками со знакомыми из третьей спальни, Гаор пошёл заниматься выездной формой. А заодно и Вьюнка приучать. Тоже… как обычно.

А ведь неплохой малец, и не скажешь, что из такой паскудной семейки. На доброй земле и злое семя хороший росток даёт. А у Вьюнка и кровь, и утроба поганые, ардинайл чистокровный, сразу видно, а ничего пацанёнок. Так что, ни кровь, ни утроба, ни мать, ни отец, а… что? Что важно? Ну, он с Гарвингжайглом по отцу братья, кровные, его самого мать спасла, пересилила своей утробой злую кровь Юрденалов, а Вьюнок-то откуда такой?

Под эти мысли он отгладил, почистил и надраил всё что нужно и как положено.

— Ты на выезде завтра? — спросил Вьюнок, когда он уже раскладывал и развешивал форму в шкафу.

— Нет, в гараже. Но форма всегда должна быть готова, — ответил Гаор. — Понял?

— Ага, — кивнул Вьюнок, — а…

Но закончить свой вопрос Вьюнок не успел.

— Дамхарец, — прозвучало за спиной.

— Ну, — обернулся Гаор.

У его отсека стояли трое. Драбант, Третьяк и … этого мужчину, немолодого по рабским меркам, но моложе Мажордома, черноглазого, черноволосого и остроносого, как и все здешние, Гаор не знал. По тому, как сразу замолчал и исчез Вьюнок, Гаор понял, что третий занимает в первой спальне не последнее место. Но все трое в расхожем тёмно-сером, так что определить, кому прислуживает третий, Гаор не мог.

— Поговорить надо, — улыбнулся Драбант.

Гаор пожал плечами и подошёл к ним.

— О чём?

— Милка тебе на «мясо» дали, — третий твёрдо, даже требовательно смотрел ему в глаза, — а он живой. Почему?

— Я не палач, — так же твёрдо ответил Гаор.

— И счёта у тебя к нему нет? — язвительно спросил третий.

— По хозяйскому приказу счёты не сводятся, — усмехнулся Гаор.

— Чистеньким хочешь к Огню прийти? — насмешливо скривил губы мужчина. — Зря стараешься, Дамхарец.

Гаор так же насмешливо улыбнулся.

— С Огнём я сам разберусь. А палачом, стукачом и подстилкой не был и не буду.

Драбант и Третьяк слушали не вмешиваясь, но очень внимательно и определить по их подчёркнуто равнодушным спокойным лицам, на чьей они стороне, было невозможно.

— А в питомнике ты кем был? — прищурился мужчина. — Не ври, Дамхарец. Кем прикажут, тем и будешь. А Милка ты зря пожалел. Возьмёт его Второй Старый обратно к себе в постель, он тогда с тобой посчитается, а ты сильно пожалеешь, что живым его оставил.

Интересно, что и откуда эта сволочь знает про питомник. Но вслух Гаор сказал другое:

— Кто сволочь, кто нелюдь, а я человек. Надо будет помирать, человеком помру.

— Ты раб, — жёстко ответил мужчина. — Живёшь рабом и умрёшь рабом. Человеком умереть тебе никогда не дадут. Упустил ты своё время… человеком умереть.

Гаор кивнул и сказал, заканчивая разговор:

— Все у Огня будем. Там и разберёмся. Кто как жил и как умирал.

— Пусть так, — кивнул мужчина, — ты сам решил, сам и ответ держи, — и резко повернувшись ушёл.

Драбант и Третьяк по-прежнему молча ушли за ним, но Драбант успел быстро обернуться и одобрительно кивнуть Гаору.

Гаор молча вернулся к своим делам. Закончил развешивать форму, разобрал постель. Всё хорошо, а всё равно хреново. Ведь… аггел, он уже был. И стукачом, и палачом, и подстилкой, а что не по своей воле… а найди того, чтоб на это по своей воле пошёл. Соврал и глазом не моргнул… хреново. И… они же верят ему. Да тот же Вьюнок. Аггел, сволочи, что же